Стихотворения по ПД. Подборка написанного за последнее время

Посвященное Канафинвэ Макалаурэ.

Смерть есть дорога к трепету

"Смерть есть дорога к трепету"
Шепнул мне однажды прибой.
Он хвастался, что когда-то по берегу
Брел одинокий певец из нолдор.
Он был невесел, нелюдим, не безумен,
Он море и чаек учил говорить.
Одинокие крики в волшеные звуки
Обращал, и великую песню творил;
Но однажды покинул. И этот берег пустынный
Прибоем ракушки в его имя сложил:
Макалаурэ. Так звали того не-безумного нолдо,
Чей голос с рассветом море будил.
Шло время... и чудная сказка
Легла в моем сердце на дно.
За монеты девицы строили глазки,
А почерствевшее сердце заливалось хмелем.
Но однажды в трактире скрипнула дверь
И путник усталый, побитый дождем
Шагнул под лампады масляный свет
И в глазах его вспыхнул нездешний огонь.
Бывали мгновенья, когда горстью монет
Выкупали зароненные в сердце виденья
Но он не ушёл...за окном моим брезжил рассвет.
Я помню... глаза его серым сияли огнем;
И бурей ночною и грязным дождем
Он однажды пришёл в мой на окраине дом.
Его волосы спутаны, высок его лоб,
Испещрен морщинами и вдоль, впоперек,
Его выдавало страданье в покатых плечах,
Да с позолотою арфа в огрубевших руках.
Он пел по-эльфийски, и голос манил
В неизбывную древность, юность светил.
Говорил ли я с ним? О да, и не раз.
"Расскажи-ка мне, Маглор, о прежних веках"
Но нолдо все пел и пел о своем,
И струны все, струны кидал после в огонь.
"Скажи же мне, адан, Эру ли милостив?
Милостив ли он к тем, кто себя не простил..."
Он долго смотрел на огонь в очаге,
И руку баюкал в своём грязном плаще.
Его взгляд затуманен, тосклив и смирен,
И свет в нем померк, как и путь в Валинор.
Догорали осколки золочёной арфы,
Догорала надежда в очах его старых.
Увы, не знал я ответа на нолдо вопрос,
И Маглор навеки ушел, вместе с музыкой слов.
"Трепет - не песня, а просто...прощенье.
И лишь в смерти людской отыщу я спасенье"
С тех пор я не видел эльфа сего,
И только прибой его ждёт до сих пор...

*

Я старым ключом отворю ветхую дверь...

Я старым ключом отворю ветхую дверь,
И как вор прокрадусь в свой дом.
Здесь давно уже пустынно и тихо,
И кровит в моем сердце излом.
Быть может, некто меня еще ждет,
Пусть холодна и мертва надежда.
В коридоре мерцают огни желтых ламп,
А я всё еще не могу поверить,
Что во дворе всё так же летят
Подгоняемые ветром качели.
И мама вот сейчас сидит у окна,
Отрешенно смотрит на двери.
Но робкой тенью я проскользну -
Тихо, чтоб никто не заметил
Зыбкий призрак печальных времен,
Исчезающий пеплом по ветру.
Полуденной тенью я пролечу
По тропинкам замерзшего сада,
Последнюю вспомню, в морозах весну
В которой навеки оставили маму.
Дочиста вымыт мой любимый альков,
Портрет заслонен покрывалом -
Сюжет возвращенья в воображеньи не нов
И все так же остаётся обманом...
Вот брошенный наспех камзол...
И шлем новый (иль старый?), и арфа -
Всё оставлено здесь очень давно
В прежней жизни прежнего Кано.
..Снаружи колокольный трезвон,
И радость средь эльдар витает,
А я по-прежнему собой не прощен -
В тени города пугливо скрываюсь...
..А в старом доме по-прежнему холодно,
И лишь лампа мягко сияет устало -
В одиночестве каменном я замерзаю,
В окружении маминых статуй.

*

Небосвод окрашен сиреневым

Небосвод окрашен сиреневым.
Я смотрю на него сквозь алмаз.
Боли в моём сердце немерено.
И так оглушительно пусто сейчас...
Обо мне говорят, что я, обезумев,
С утеса сиганул в океан!
Что ж, сын Феанаро безумен,
И равнодушен к убийствам эльдар.
Обо мне скажут, что Маглор - поэт,
И сердце его не из стали,
Они ошибались - он самый жестокий из всех,
Что эльфы когда-либо знали...
Небо цветет алыми пятнами,
Как далекий оазис вастачих земель:
Захлебнется однажды кровавыми клятвами
Эндорэ, и взвоет от боли потерь.
Глядите! Я не пою о любви!
Не пою ни о свете, ни Валар хвалы.
Я - менестрель долгой, жестокой войны,
Пою о былом...и о том, что в крови.




Маэдросу.

Рыжий Колосс

Рыжий колосс, моё тёмное сердце,
Тлело веками в ожиданьи беды.
Маэдрос, ты - маяк смертоносный,
Пламень сжигает, руки в крови.
Каменный лорд, стальнорукий, жестокий,
Выстоял в сердце огромной войны.
Великий колосс, лорд не-склонивший-колени,
С глазами, встречавшими все беды земли.
Рыжий Родос, о, боги, нелепо!
Велел за собою сквозь терны идти.
Не-каменный лорд, треснуло сердце,
И утонула душа в бесконечной скорби.
Идол из меди, рыжий Родос,
Памятник серым, гиблым годам.
Выстоял ты, мой каменный лорд,
Отчего же в пепел крошишься сейчас?
Амон-Ереб, точь-в-точь, обелиск,
Впивается в небо, память по мертвым шести сердцам.
И ты, как побитый каменный остров морской,
Один! - противоречишь высоким волнам.

@темы: Толкин, Первый Дом, Поэзия, Графоманъ

---

Писанина. "Кольцо Франкенштейна"

Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион», кроссовер с реальным миром и персоной Мэри Шелли.
В главных ролях: Клбрмбр, Мэри, Саурон и щепотка Фродо
Жанры (традиционные): Ангст, Драма, Мистика, AU
Описание:
АУ. Альтернативный вариант возникновения идеи о Франкенштейне у Мэри Шелли. Келебримбор выживает после пыток Саурона и оказывается "запечатанным" в обвалах Мории на долгие эпохи.
А Саурон после поражения в Войне Кольца пусть и остается бесплотным духом, но последнее слово он оставляет за собой, о чем и сообщает Фродо: "Это еще не конец"

Вообще оно такое странное, что я сама себе удивляюсь, как могла такое написать. Право слово, не самая лучшая из моих работ, но тем не менее, я её написала, и я размещу её здесь в назидание самой себе. Вот так вот

Во всех страшных историях, будь то жестокое убийство, насилие или издевательство самая ужасная роль отводится не жертве, а свидетелю. Почему свидетели молчат? Пытаются ли они спасти собственную шкуру из опасения, что злодей после расправы над жертвой, переведет острие ножа на болтуна и подвергнет пыткам куда более жестоким, чем те, что были ранее?

Свидетель — особый вид жертвы. Это жертва, подвешенная в пустоте между скалистым уступом и бездонной пропастью, наполненной чудовищами из своих кошмаров. Даны усилия лишь на один прыжок: сможет ли свидетель рассчитать их таким способом, чтобы смочь прыгнуть вверх, уцепиться за уступ и покинуть это страшное место? Сможет ли он добраться до справедливости раньше, чем злодей подкараулит его, предателя и превратит его жизнь в ночной кошмар, от которого невозможно проснуться?

Когда свидетель проглатывает кляп, он идет на большой риск.

Но что, если твой злодей — не человек, он не жив, и не мертв — будто бы его вовсе нет. Но он здесь, он рядом, и он дышит прямо в затылок…

***

Боль разливалась сладкой истомой по телу. Мышцы растягивались до предела, спина… Он чувствовал невыносимую боль вдоль всего хребта, плечи болезненно вывернуты… Давно. Он не знал счета этим дням, и ему всё время казалось, что вот-вот — и сустав выскользнет из своей сумки, и рука разорвется, как у тряпичной куклы.

Не было ни воды, ни еды. Тьелперинквар знал, что жив лишь благодаря темной магии Аннатара. Или, вернее сказать, Саурона? Сейчас он ушел — легкая передышка, ведь он запрещал своим оркам собственноручно пытать такого ценного пленника. Хотя поначалу был не против.

Однако теперь, видя решимость эльфийского мастера немедленно покинуть хроа и отправиться в Чертоги Мандоса, принялся за него сам.

В голове темнело. Верный признак того, что Саурон близко, и снова пытается проникнуть в его сознание. Завладеть, помутить, вывернуть наизнанку. Желудок завязался узлом с противным звуком, к горлу подступил комок тошноты.

Келебримбор знал, что долго он так не протянет. Он смотрел в желтые, волчьи глаза напротив, и огромные стальные монолиты внутри его головы сталкивали друг друга, рушась с противным грохотом и низким звоном так, что кровь подступала к глазам. Он видел лишь алую пелену.

С носа течет что-то горячее. Где-то вновь лопнул сосуд и эльф торопливо слизывает кровь, насыщая желудок своим собственным соком. Горько, солёно…сладко.

«Ash nazg durbatulûk…»

Келебримбор морщится. Эти слова уже практически не имеют действия на него. Чего добивается проклятый майа, читая заклятие перед его лицом?

«…ash nazg gimbatul…»

Сил не осталось давно.

«Прости меня, отец. Прости меня, дядя». Он видит лицо Маэдроса — худое, с бумажной пепельной кожей, испещренное старыми уродливыми шрамами. Навряд ли Келебримбор так же изможден. Физически. Но мысли в его собственной голове не дают ему покоя.

Он видит шестнадцать колец на пальцах Саурона.

Но больше он не получит.

«…ash nazg thrakatulûk, agh burzum-ishi krimpatul»

…Чего бы это ему не стоило.

— Ты мне больше не нужен, — произносит ледяной голос над ухом.

Таким же холодом обжигает бок. Недостаточно высоко, чтобы он умер сразу. Скорее, чтобы он скончался от потери крови и от боли. Наручники, истершие в кровь его запястья, которыми он прикован к кресту, поржавели — к тому же, смазаны чем-то, что причиняет ему невыносимую боль.

— Бросьте его в подземелья.

Келебримбор едва слышно стонет. Он не умрет здесь, никогда! И это звучит скорее как проклятие…

***

Когда Фродо очнулся в Ривенделле, он не чувствовал зла на тонкой цепочке на шее. Он видел Зло — тень лица, прекрасного и невообразимо ужасного, с янтарными бликами сощуренных глаз и ледяной, широкой усмешкой, от которой он снова почувствовал холод моргульской стали.

Фродо смутно догадывался, что скажет неизвестный, пока душа его уходила в пятки.

— Так вот ты какой, — прошипел тот, — хоббит, уничтоживший мое Кольцо.

Призрачными пальцами он коснулся щеки Фродо и слегка наклонился к нему, нежно оглаживая бледнеющее лицо хоббита. От этих касаний, казалось, мертвела плоть.

— Но это еще не конец, — прошептал дух Саурона, склонившись близко-близко, выдыхая в полуоткрытые губы.

***

Ему пришлось cменить «серебро» на «камень». Серебро быстро окисляется в чуждой, противной ему среде и становится некрасивым, даже противным на вид. Оно чернеет, приобретая цвет камня. Он заново родился, а точнее, отыскал выход на поверхность земли во Франконии — ныне территория Германия, и эти два слова дали ему новое имя.

Эльфом он зваться уже не мог.

Словно в насмешку, повелитель в знак своей власти над ним подарил ему толстое кольцо из серебра с алым камнем в центре, заставив носить его на месте обручального…

Келебримбор в отчаянии сжимал кулаки. Пучок света, бившийся где-то далеко внутри, угасал, отравляемый медленным ядом, искажаясь, точно зеркало, преломляя лучи, окрашивая их в дикие цвета. С каждым стуком его мнимое сердце разгоняло все больше отравленной крови по венам, и свет умирал — долго, в агонии, отчаянно скрипя.

Он постоянно чувствовал обволакивающий холод влажной, чернильной дымки, что окутывала его с того момента, когда он очнулся глубоко в горах, в одном из бесконечных туннелей под обрушившимися скалами Карадраса, в Казад-Думе.

Барабаны утихли века назад. Их звонкий, равномерно-зловещий стук был единственным «живым» звуком здесь, в запечатанной от всего мира огромными валунами Мории. Стук гномьих наковален длился до тех пор, пока он не прошел три четверти пути. Когда-то сердце билось в такт этому равнодушному звону. А когда все стихло — он остался один, изодранный, сломленный, в кромешной темноте и тишине, в которой гиб любой звук.

На долгие века Келебримбор остался один — без возможности уйти в Мандос, без шанса увидеть дневной свет. Он остался прикованным чьим-то злым духом к собственному хроа, утопая в чьей-то чернильной крови и сотнях сырых обглоданных костей — неведомые хищники обходили его стороной, и не было слышно шороха их шагов.

Кровь чернела изо дня в день. Липкий злой дух длинными пальцами опутывал тело, то оглаживая, то впиваясь острыми ядовитыми когтями в прекраснейшую эльфийскую плоть, то зализывая раны холодным языком, то клыками впиваясь в разорванные раны и слизывая капли крови. Терпкое, гнилостное дыхание следовало за ним отовсюду.

…Келебримбора нашли в окрестной деревушке у подножья Фихтельгебирге. Долгое время высокий, бледный чужеземец не ел, и не пил, а количество ран и увечий, до того старых, что они будто бы въелись в его плоть, как многовековые каналы рек в далекой Азии. Он имел ужасное тело и атрофированные, отвыкшие от работы мышцы.

Люди сочли его кем-то, сродни животному — которое родители кинули на произвол судьбы в горах. Но он был ни тем, ни другим.

Кто-то пытался похитить ночью кольцо; люди были слепы, и кровавый блеск камня не настораживал, а приманивал, как скопище мух на сладкий мёд. Келебримбор и сам был рад тому, если бы кто-то из незадачливых воришек смог отгрызть ему палец.

Вскоре он окреп достаточно, чтобы двигаться самому и покинуть людское селение. Келебримбор вновь обрел ясность разума, и прошедшее в горах казалось ему страшным сном — точно Мандос так жестоко выдворял его из Чертогов, дабы отплатить за былые грехи. И только серебро на пальце — незнакомое ему, и липкий холодок по спине упрямо доказывали ему, что было то всё взаправду.

И что он был всё время не один.

— Кто ты? — спросил он в пустоту.

— Я твой друг, эльф, — ответил ему насмешливый, скрипящий голос. — Это я вытащил тебя из тех туннелей, забыл?

Он и вправду хотел забыть это лицо, явившееся ему из тьмы в одно из кратких мгновений забытья. Оно было матово-белым, неподвижным, точно гипсовый слепок с лица умершего — так делали еще нуменорцы, чтобы на поверхности гробницы в точности воссоздать черты правителя. На дне зияющих провалов не видно глаз, а его усмешка напоминала оскал; неизвестный склонился над обессиленным эльфом и вдохнул в его приоткрытые уста и исчез, испарился — будто бы не было его вовсе…

Но сейчас он здесь. Высокий, закутанный в длинный черный плащ, из-под капюшона выглядывала только посмертная маска. Он был бесплотен.

— Что ты такое? — прошептал Келебримбор. В груди жутко болело: комок света бился в агонии, и ткани разъедала пузырчатая, с отблесками темно-зеленого, ядовитая тьма.

— Не помнишь? Это ведь я подарил тебе кольцо.

«Какое?», хотелось воскликнуть ему. Но не смог.

На месте восковой маски Келебримбор вдруг увидел лицо — невозможно прекрасное, в обрамлении темных, вьющихся красивыми кольцами волос, ласковой улыбкой и немножко лукавым прищуром серых глаз.

— Аннатар, — выдохнул эльф.

Но оно больше не походило ни на Аннатара, ни на Саурона, ни на Тар-Майрона, явившегося к нему в камере пыток в огненном, «прекрасном» майарском обличии. Внутренности сворачивались в холодной склизкий узел.

— Мне нужно тело, — отчетливо проговорила тень.

***

Келебримбор был кузнецом, и никогда — целителем; он никогда не учился у Валар в силу своего юного возраста и никогда не видел своего деда, когда его лицо изнутри озарялось светом — так он выглядел, когда его озаряли новые идеи. Но Келебримбор был пленником, и он видел, на что способны орки, пытающие пленников; также он видел, на что способны эти приземистые неуклюжие твари, когда им не хватает сил.

Эльф медленно перелистывал страницы ветхой книги — по правую руку лежал уже готовый набор всяческий инструментов, и он пока не знал, какие из них ему пригодятся.

…порой казалось, что орки были созданы не из искаженных эльфов, а из искаженных людей. В эту пользу много что говорило — хотя бы их смертность, и продолжительность жизни много меньшая, чем людская. Келебримбор придвинул подсвечник поближе — на желтых листах, сшитых грубыми нитями, но в дорогой, инкрустированной кровавыми камнями, золотом и костью обложке, красовались гравюры — неведомых, злобных существ, кругов и алых символов на стенах, человека за пробирками…

«H o m u n c u l u s»

От руки нарисованная картинка — длинная тонкая палочка, раздутая до размеров крохотного шарика на конце, в котором сидит крохотный человечек, обхвативший коленки и подтянувший к огромной голове, которая была несоразмерно ему велика. На темени его красовался символ — что-то вроде четырехлучевой звезды, совсем не разобрать.

Келебримбор склонился ниже, обхватив пальцами переносицу.

Какая дикость. Согласно этому длинному средневековому трактату, посвященному изыскам алхимии, гомункулы изначально находятся в клетках мужского семени, и дабы их вырастить вне материнского чрева, не дав превратиться в человека, нужно было её прокипятить, а затем вскармливать зародыш человеческой кровью.

…Люди вообще охочи до выдумывания искусственных форм жизни. Ближе всех к этому подобрался Падший Вала Мелькор, но он не был человеком, а «новую форму жизни» получил путем искажения предыдущей. Право, он слишком часто в последнее время задумывается о Темном Вале в контексте чьего-то покровителя, сродни Валар для эльфов.

Хотя, похоже, искусственное тело — единственное, что он может дать Майрону.

Но почему Майрону? Сердце сжималось от непонятного чувства. Почему Темный Вала Мелькор, а не Моргот? Почему он вообще делает всё это?

Келебримбор уронил голову на стол и зарылся руками в волосы. Почему, почему… Может, ему стоить самому создать гомункул — ловушку для темного майа? Человеческого роста, уродливую, безобразную, подчиняющуюся его, Келебримбора, воле… Послушную игрушку, прикованную к телу, как сила девятнадцати Колец была прикована к Единому.

«Так и будет, так и будет…», шептал Келебримбор, покручивая серебряное кольцо на пальце, глядя, как отражаются в карминовых водах, и тонут, захлебываясь, золотые огни…

Вскоре он смог приступить к делу. Самому себе он напоминал ужасное двуногое, матово-белое существо с бездонными черными глазами и длинными паучьими пальцами. Руки стали более гибкими, тянущимися, как длинные лапки диковинного паука, с которого содрали хитиновый покров. Он стал двигаться куда ловчее, грациозней —, но такая грация не была у людей в чести. Он больше походил на чудовищно слепленного демона — гостя ли ночных кошмаров или таких же безумных изобретателей, как он?

«Наверху» какой-то поэт написал про древнего старика, балующегося алхимией, заключившего контракт с самим дьяволом. Старика звали Фауст. И когда Келебримбор, обрядившись в черный костюм, укрыв голову под шляпой, шел по улицам старого немногочисленного городка, одни люди настороженно оборачивались ему вслед, а другие — сторонились, точно он сошел со страниц истории мрачного средневековья.

Глядя в зеркало, он не узнавал себя. Обтянутый матовой, чуть сияющей кожей скелет, бездонные черные глаза, высокие скулы, жесткая линия губ. Зеркало было старым — пыльным, надтреснутым, а вода в умывальнике — никакой, ни теплой, ни холодной. От того было еще противнее. Он выплеснул пригоршню воды на зеркало. Струйки воды потекли по поверхности, увлекая за собой крошечные пылинки, а в отражении заплясали смутные тени. Нет, дым.

Чернильный чертов дым с надменным, ледяным голосом.

— Когда будет готово мое тело?

— Скоро, — хрипло ответил Келебримбор, не сводя взгляда с двойника в смутном отражении. Двойник смотрел пусть и устало, но с отчетливой злобой и опасным, блеском темного пламени в глазах.

…Эльф откинул легкое покрывало, обнажая миру плод своих многолетних трудов. Перед ним лежал почти-человек.

Со временем, одна трепетная женщина, увидевшая его много после, опишет его как «гнусного урода», с желтой кожей, туго обтягивающей мускулы и жилы, с блестящими черными волосами и желтыми глазами — тусклыми, ведь от духа Саурона в той тени осталось очень мало…

Келебримбор, не отрываясь, смотрел в упор в стеклянные, мутно-желтые глаза. Рот с ровным рядом белоснежных зубов медленно открывался и закрывался, пробуя силу внушительной челюсти. Что ни говори, а в своем, сотворенном хроа, Аннатар внушал куда больше доверия. Келебримбор сощурился, в его глазах сверкнул недобрый блеск.

Кольцо мучительно пульсировало на пальце, но новоявленный Франкенштейн не обращал на него внимания, с улыбкой продолжая вглядываться в болезненно-желтое лицо.

Чудище медленно повернуло к нему голову.

— Доволен ли ты теперь, Аннатар? — презрительно бросил Франкенштейн, надевая на его голову шлем с отходившими от него трубами. — Не бойся, ты не умрешь…

Когда он направил первую порцию тока, чудище дернулось, и огонь в золотых глазах на миг зажегся — только для того, чтобы на миг приподняться на локтях и растянуть губы в улыбке. Повторного пускания тока не потребовалось.

Келебримбор медленно подошел к телу — могучему, уродливому. От него отчетливо пахло жареным мясом, и немножечко — гнилью. Он с удовольствием вдыхал этот новый запах. Голова слегка кружилась, но…

Келебримбор склонился ближе и жадно провел носом по сведенной последней судорогой крепкой шее. Смоляные волосы слегка дымились.

Удивительно.

Прелестно.

Келебримбор внезапно почувствовал, как быстро крепнет его тело — наверное, все дело в серебряном кольце — предсмертном подарке Саурона, где камень сиял ровным, ласкающим сиянием. Он обнял лежащее перед ним, еще теплое тело, недавно ожившее, но теперь мертвое!

Он захохотал. Можно ли назвать это чувство счастьем, эйфорией?

О да.

И запах… такой сладкий-сладкий.

И тени…больше нет.

Его смеху насмешливо вторило эхо высоких, бесконечных стен.

— Ты мертв! Ты мертв! — Келебримбор рвал волосы, растягивая рот в счастливом оскале, раскидывая руки. Кольцо отзывалось легким пульсом в ответ.

Кровавый камень в нем бился, как сердце.

***

Во всех страшных историях, будь то жестокое убийство, насилие или издевательство самая ужасная роль достается свидетелю.

Свидетели всегда видят полную картину.

От начала…

И до самого конца.

Миссис Шелли, как истинная леди, никогда бы не призналась в своих страхах другу своего мужа, Джону Полидори, хотя свое дело здесь сыграла и возможность проиграть спор.

«Это лето выдалось серым и унылым, беспрестанно льет дождь»

Мэри аккуратно убрала дневник в стол. Около двух часов пополудни они (сама Мэри, её супруг мистер Шелли, лорд Байрон со своим врачом Полидори и компаньонка Мэри Клэр) вслух читали «Фантасмагорину, или Собрание историй о привидениях, духах, фантомах и прочих». Лорд Байрон в свойственной ему, небрежно-шутливой форме предложил каждому присутствующему написать свой мистический рассказ.

После разговора с лордом Байроном, оказавшегося человеком не самым приятным, что лишь было подтверждением его «мрачному эгоизму» сквозившему в стихах, в душе у миссис Шелли остался неприятный осадок.

Этой ночью она видела сон, где всё происходило почти наяву. Позже, в дневнике она напишет: «Мне привиделся бледный учёный, последователь оккультных наук, склонившийся над существом, которое он собирал воедино. Я увидела омерзительного фантома в человеческом обличии…»

— И кто же был этот фантом? ..

Мэри вздрогнула и повернулась. Сердце её сжималось от дурного чувства. Перед ней сидел человек — почти тот же, родом из сна, бледный ученый. На его пальце алым горело незнакомое кольцо, а глаза…

Взгляд их был полон дикого огня и сладок, как мёд.

Мэри сложила руки у сердца, трепетно смотря в сияющие, затмевающие пламя, янтарные глаза.

— Вы.

Примечания:

Мэри Шелли - автор оригинального произведения "Франкенштейн, или современный Прометей". Описаные с нею встречи с известными людьми у "озера Франкенштейна" имели место быть в реальности.
Фихтельгебирге - горы в Баварии (Верхяя Франкония)

@темы: Толкин, Первый Дом, Графоманъ

---

Новости

Кхем. Итак, я решила вернуться в родные аниме. Шаман Кинг и Блич.
Ибо Толкин нагоняет на меня лютую печаль. И сразу по нескольким причинам(((
Я пока отойду от него.

Вторая новость - началось. Надеюсь, я поступлю в ХНУ и, желательно, на китайский. Очень-очень надеюсь.
Удачи мне, что ли.

---

"Забытье"

Небольшая радость
люблю красивые числа

---

Рождение Творца

Жизнь - как сплошной ослепительный миг
Враз я придумала свой собственный мир
Простираю руки и молю: Заберите!
Заберите навеки, души не травите...

Заберите в тот мир, где я стала Богом.
В мой мир! - лишь туда мне дорога.
В темноте без луны и звезд, что рыдали
А может и нет - по душе, что в печали.

Душа, что гналась за призрачным счастьем
Упивалась обманом, ожидала ненастья.
Его смиренно ждала, как свое избавленье
К нему я бросалась, как в речное теченье.

Но была в моей жизни радость одна:
Миры сочиняла и жила в них сама.
Пусть кисть не окаймляла узором страницы
Словами взлетали волшебные птицы.

В тетрадях возрос мой сумрачный лес,
По клеточкам лился поток водных словес,
Хохотали созданья, плясали в огне,
А я умирала, их запирая в себе.

А сейчас я пропала, исчезла навеки -
Голова это небо, а кровь - это реки.
И вылилось, вытекло всё с моей болью
Мой мир, я Творец, что вскормил его горем.

@темы: Поэзия, Графомань, Ориджинал

---

"Страшная Сказка" - общий текст.

Общий, так сказать, набросок.


Дыхание севера стелилось в ночи
Мать припевала: "Не плачь! не кричи!"
Сонный ребенок протяжно зевал:
Что же ты, мама? Я не кричал.

Но снился мне всадник на черном коне -
Он всех нас забирал в твердыню к себе:
Там темно так, что хоть выколи око
И каждый почуял дыхание рока.

Все мы варились в едином котле..
А он хохотал, и манил нас к себе:
Иди же малыш, я расскажу тебе сказку
Про то, что в мой лес ходить неопасно.

Мой лес, мое семя, взращенное кровью
Стоптано тысячью ваших героев
Дети мои, лесные созданья
Под копытами гибли, протяжно стеная.

И вот я проснулся, пришел, посмотри!
Я здесь, чтобы кару свою воплотить.
Дивный ребенок, людям не выжить!
Иди же сюда, созданье, поближе...

Ты станешь мне сыном, принцем лесов
Духом свободным, что не знает оков!
Приходи же, мой мальчик, в сумрачный час
Станем же кровью родною здесь и сейчас!

Мама ребенка все осторожней качала:
Тише, мой мальчик, это сказка такая!
Нет царства лесного, и созданий волшебных
Спи же спокойно, до рассвета есть время.

Мальчик смеялся и протягивал руки:
Мама, прощай! Не для тебя эти муки!
Но сказка лесная меня укачала -
Мою душу по капле себе забирала.

Стану я принцем зеленых лесов,
Духом свободным, что не знает оков.
Мой отец восседает на каменном троне
В сердце лесном и в осенней короне.

Мальчик, как кукла, внезапно обмяк
И мать закричала, дитя потеряв.
Его дух стал свободным навеки веков
Принцем лесным, что не знает оков.

Его отец восседает на каменном троне
С принцем своим в весенней короне
Их царство лесное людьми позабыто
И в кронах древесных навеки сокрыто.

@темы: Поэзия, Графомань, Записки, Ориджинал

---

Так...

Завтра с рассветом иду умирать.
:с
Пожелайте мне хоть кто-нибудь удачи и стальных нервов.

@темы: Записки

---

Немного о патриотизме

Что есть хорошего в мире?
А ничего, черт побери.
Началось с того, что села за сочинение на тему "Тигроловов". Патріотизм и, в жопу её, свідомість. Великая идея, красивые слова. А на самом деле? Ужасное, анти-человеческое оружие. Как и религия, кстати. Странно, почему никто не догадывается о том, что всё, что происходит в мире на протяжении столетий (и тысячелетий) - почти то же самое, что и в Эпоху Средневековья? Даже пытки остались. Правда, их теперь называют "допросы", заменили на более изощренные и не осуществляют на главной городской площади.
Мы живем в мобильном мире. Переезжаем в другие страны, запросто начинаем мыслить на другом языке, любим чужой край. А где же пресловутая любовь к Родине? Да её нет и не было никогда. Мы не "кочевники", мы - "современные". К чему эти границы, эти разрозненные правила? Глобализация охватывает планету. А почти все ресурсы сосредоточены в руках одного процента населения. Вот он - корень всех наших проблем! Вот где собака зарыта!©
Патриотизм - своего рода религия, и, в большинстве своем, фанатичная. Это лишь способ управления людьми. Как говорил ненавистный всеми пропагандист Третьего Рейха Йозеф Геббельс? «Дайте мне средства массовой информации и я из любого народа сделаю стадо свиней»
Ничего не напоминает?
В моей стране говорят одно, в другой - второе, в третьей - третье... Истину знают немногие. Нам лишь подсовывают конфетку в блестящей обертке. И добровольно идем умирать во славу чьего-то кошелька.
Как же я ненавижу людей, в самом деле.
Но кто еще столь алчен в природе, как не человек?
Что я хотела сказать этим всем?
Нация - всего лишь иллюзия. Все мы люди. Черные, белые, красные, да хоть зеленые! Homo sapiens ( в свете последних событий отнюдь не sapiens ), рожденные, чтобы жить. Просто жить.
Силы, если вы есть, что мы делаем со своей жизнью?
P.S. "Худший враг любой пропаганды — интеллектуализм." © Й. Геббельс
Говорят же, дураки - самые счастливые. Так что...решайте, или счастливый, или с открытыми глазами. Я выбираю второе.

@темы: Записки

---

Записки

Текущее душевное состояние

@темы: Записки

---

Королевство Солнца

Начала выкладывать новую историю. Да-да, ту самую, Гет и с Сауроном. Но драма, что для меня, впрочем, неудивительно, а для остальных гурманов - МБ в новинку. Я видела много романтики с happy end. Но увы и ах, я Бальзак и по максимуму реалист.
Вот так выглядит описание: "Я хочу рассказать о Тиннаро Рингалат, деве из нолдор, обманутой Сауроном в начале Второй Эпохи. Эльдар любят лишь однажды? Да. И это ее трагедия. "
Я не мастак выдумывать описания :С
Но я сама полюбила эту историю (и мою работу), а значит, допишу во что бы то ни стало.
Итак, больше ангста, больше драмы, боли и ...! Фух. Да. Гыгы. Вот он, родимый - ficbook.net/readfic/2826236

@темы: Проза, Толкин, Графомань, О Этот Дивный Мир

---

Мёртвые души

Как и планировала, выкладываю Богоубийцу II. Действующие лица: Моргот (Мелькор) и Турин, сын Хурина.

«Продолжение "Богоубийцы". Валинор рухнул, и Турин оказывается в Средиземье, где должно сбыться древнее пророчество, его собственная месть. А сбудется ли?
Мёртвые души - не пародия на Гоголя, а весьма ёмкий и подходящий эпитет. Почему и к кому - всё в фике»

Мёртвые души

Тревожно каркнула темнопёрая птица и поспешно слетела с ветки. Почерневший сук качнулся, и сухими комьями на черную землю слетел снег. Давно заброшенный парк зарос диким кустарником, старые лавочки покрылись толстым слоем грязи и вороньего помета. Колючее, холодное дыхание декабря коснулось земли и неба, затянув его грязными, рваными клочьями туч и тяжелым, предгрозовым воздухом. Легкий порыв ветра подхватил несколько истлевших до крохотных скелетиков листьев, съежившихся от холода, и понес к погнутым ножкам лавочки. Было тихо.

Национальный парк был расположен на уже закрытой для посещения территории, но нынешний владелец здешних земель не стал вносить своих изменений, бережно охраняя трепетные веяния старости, природы, уже долго не знавшей людской суматохи.

Когда-то здесь стоял древний монолит с грубо вырезанными рунами, облепленный лишайником и останками морских ракушек. Когда-то это графство находилось под водой, и вместо травы здесь были длинные нити водорослей, где кривые ветви окоченевших деревьев тянулись к безрадостному небу, плавали красочные рыбы. Но всё ушло, и вода стекла с бережно вылизанной раковины нынешнего оврага через узкое ущелье в гряде холмов на севере. И только большой камень с неотесанными боками и не сглаженными очертаниями выдолбленных рун прошел сквозь века неизменным, ныне же рассыпаясь в жесткий песок под осторожными касаниями человеческих пальцев.

Снова пошелестели листья, сорвались последние с узловатых, склоненных к земле деревьев, танцуя вокруг стройных ног в поношенных, побитых безжалостным временем черных сапогах. Неожиданно объявившийся человек простоял мгновение на месте и двинулся вперед. Листья жалобно захрустели под его уверенным, стремительным шагом.

Он замедлился, едва увидев голое гнездо на краю утеса, выложенное щебнем и осколками камешков. В голой ложбинке робко пускали первые, уже побелевшие от холода стебли трава. Человек рвано выдохнул, и теперь каждый шаг давался ему с трудом, его колени дрожали, ноги подкашивались. В конце концов он рухнул на колени, упершись ослабевшими руками в подернутый коркой льда грунт, царапая его отросшими ногтями. Слезы кипели в глазах, и рот раскрылся в немом крике. Засаленные, сбитые в колтун волосы спали на глаза, жуткая гримаса исказила посеревшее лицо.

Он был и молод и стар. Застывшее лицо, точно вылепленное из матово-серого воска, носило следы долгих страданий и боли. Его черные глаза, словно два туннеля, ведущие в засасывающую пустоту, глубокие морщины, что врезались в лоб и опущенные уголки рта – он походил на ожившую древнюю статую, побитую войнами и тиканьем часов.

***

Он покинул владения неизвестного графа к вечеру, пусть при такой погоде было неясно, когда наступает утро, а когда – ночь. Но зажглись по краям пустынных аллей фонари своим тусклым, желтым светом, освещая монотонно опускающиеся на землю снежинки. Было жутко холодно, пусть и в безветрие – пальцы раскраснелись и затвердели, как ледышки. Поношенный плащ не давал того тепла, что раньше. У него не было даже меча при себе – потерял, выбросил, швырнул в бушующие воды, захлестнувшие благой Валинор.

Турин не чувствовал себя чужим здесь, как чувствовал себя в Дориате, в Нарготронде, в Дор Ломине или Бретиле. Словно он был неотъемлемой, такой же привычной частью этого застывшего, потерявшего свои краски времени.

Он видел лица случайных прохожих – хмурые, окоченевшие, со стеклянным блеском глаз. За небольшую серебряную монету, которую он протянул какой-то женщине, торговавшей в небольшой уличной лавке, он получил горячий кофе и алчный огонь в её блеклых, как у выброшенной на берег рыбы, глазах. Она была неопрятна: собранные в пучок на макушке жиденькие волосы выскальзывали из прически, вились вокруг круглого, румяного и потного лица. Турин брезгливо отвернулся и поспешно отошел, грея руки о, казалось, кипящий в бумажном стаканчике кофе.

Коричневое варево было горьким и совсем не таким пряным на вкус, как было когда-то у наугрим, продававшим свое «коричневое золото» втридорога. Турин бросил грязный стаканчик в сторону жестяного ведра, выкрашенного в такой же, грязный цвет, предназначенного для мусора, но попал в стоявшего неподалеку субъекта, задумчиво глядящего на звезды.

Турин не получил возмущенно-гневного «Эй!» и злого взгляда – только уставший, почти безразличный, даром что это был дорогой костюм из английского твида.

- Ну что же, приветствую тебя, Турин, сын Хурина, - произнес он бесцветным тоном, склонив голову набок – он стоял в тени, и лица было не разглядеть.

«Все, кто тебе дорог, ощутят тяжкий гнёт моей мысли, точно мглистое марево Рока, и ввергнуты будут во тьму отчаяния. Куда бы ни направили они шаг, везде воспрянет зло. Когда бы ни заговорили они, слова их обернутся гибельными советами. Что бы они ни содеяли — всё обратится против них же. Не будет для них надежды в смертный час, и в последний миг проклянут они и жизнь, и смерть»

- Моргот, - выдохнул человек. Тот еще долго смотрел в него – и только льдисто-голубые глаза сияли, как два Сильмарилла, в наступающих поздний сумерках.

Падший глубоко вздохнул, на миг смеживая веки.

- Давай зайдем, - и махнул в сторону какой-то забегаловки с непримечательным названием и такой же вывеской.

Внутри было мало народу – работяги после долгого рабочего дня выпивали по третьей кружке третьесортного пива, распущенные дамы за стойкой с густо накрашенными губами пускали клубы дыма. Моргот провел Турина в конец плохо освещенного зала, где и занял столик у окна. Окно было в разводах и следах давешних рождественских наклеек. Вала цыкнул и поскреб одну ногтем. Турин уселся напротив, нетерпеливо постукивая оттаявшими пальцами по столешнице.

- Ты, кажется, должен убить меня, Турин, - задумчиво произнес Враг, всё так же смотря, как падает снег за окном. Турин безмолвствовал. – Я даже не знал, что время придет так скоро… и так неожиданно. Так ли много я исказил, что даже Битва Битв пришла не так, как ожидалось?..

- Эру мертв, - монотонно ответил сын Хурина. Это были его первые слова со времени гибели Амана.

- Я знаю, - вздохнул Моргот. – Я знаю. И что делать теперь?..

Он исхудал. Турин видал его однажды – когда его бросили за Врата Ночи. Он был огромным, как скала, преисполненным сил, яростным, устрашающим. Его глаза сверкали проклятым светом, он бился, стремясь разорвать цепи, скованные Аулэ, и никогда не прекращал проклинать Эарендила.

А теперь? Это обычный человек – с похудевшим лицом, с запавшими глазами, утратившими былое опаляющее дыхание смертного холода, с длинными, неаккуратно заколотыми волосами и парой сережек в ушах.

- Я выбросил меч, - произнес Турин. Ему, казалось, не было никакого дела до того, что перед ним сейчас сидит тот, кто искалечил его жизнь.

- Жаль.

К их столику подошла девушка с крупными золотыми кудрями и живой, заискивающей улыбкой. Она излучала свет, ненужный этому затхлому заведению и этим двоим, которым просто нужно было разбавить свое одиночество одиночеством другого.

- Ты винишь меня? – внезапно задал вопрос Моргот. Турин посмотрел на него, а потом покачал головой.

- Валар. Они, владеющие силой и властью, не пришли, когда мы молили о помощи.

Моргот одобрительно хмыкнул.

- Ложь и лицемерие – их истинная ипостась, - он меланхолично посмотрел на высокий бокал слабо пенящегося пива. – Я-то никогда этого не скрывал. Казалось бы, что хуже – быть чистым Злом или бессердечным Добром? Излишняя справедливость и преданность самолично установленным законам не всегда есть Свет. Иногда это даже хуже. А теперь они мертвы…

- Ты сам – Отец Лжи.

- Я лгал Валар, что обратился к свету, к их свету. Но я никогда не лгал эльдар – я показывал им новые грани искусства созидания и музыки.

- И что же теперь? - спросил Турин, развалившись на покрытой каким-то пледом скамье.

- Теперь мне нечего искажать. Искажению поддавались только эльдар, айнур и Аман. Но не люди – Илуватар изначально заложил в них иную музыку, которой следовал я, но смолчал об этом. Манвэ был глуп, если не догадался спустя столько времени.

Моргот брезгливо оставил пиво к краю стола, положив локти на стол и сложив кончики пальцев. Он повторил свой вопрос.

- Ты убьешь меня, Турин сын Хурина?

Человек долго вглядывался в его лицо. Потом снова покачал головой.

- Зачем? Мы и так мертвы.

- Что ж, раз так... - Моргот наклонился к Турину и тихо шепнул, - теперь ты действительно Турамбар…

@темы: Проза, Толкин, Графомань, О Этот Дивный Мир, Мой Канон

---

ПД

Весьма хорошая шпаргалка и сборничек полезных ссылок.

wtfcombat2015.diary.ru/p202304216.htm?oam#more8

@темы: О Этот Дивный Мир, Записки

---

Литература

Только недавно прочла "Улицу тёмных лавок" Патрика Модиано. В который раз убеждаюсь, что Нобелевскую дают скорее за психологичность...
Захотелось сравнить с Эрнестом Хемингуэем, его "Стариком и морем". Понимаю, эти два рассказа - нечто нксравнимое. Первое - про одиночество, да и второе, впрочем тоже, хотя больше детективное. Называется, сломай мозг. Но вот что интересно: такие короткие истории, но атмосфера так же поглощает и топит в себе, как и весь Легендариум Толкина.
А в "Улице Тёмных лавок" почти нет описаний, interesting fact. Но тем не менее, рекомендую.
Сбивчиво, но я ещё не вернулась в реальность

P.S. Что то, что другое одинаково реализм. Но почему у меня так не идёт Ремарк с его "Западным фронтом..."?..

@темы: Проза, Записки, Литература

---

Богоубийца II

Подумываю написать продолжение. Отдельно. Или же это будет параллель?
Наверное, как-то микс. Главное внимание будет уделено Турину и Ниэнор. "Мёртвые души" - да, именно так.
Я не пародирую на Гоголя, это название само пришло мне в голову, когда я подумала о детях Хурина и еще нескольких персонажах - не живые, не мертвые, а где-то "между".
С трагической судьбой, вряд ли от их fёar осталось что-либо. Н-да.
Возможно, будут фигурировать Валар. Скорее всего, и Моргот.

О, как я люблю этот арт! Характеризует.

@темы: Толкин, Графоманъ, Планы, О Этот Дивный Мир

---

Новая история. Саурон. Гет!

Обожаю Саурона от Gerwell.

Первая ассоциация с картинкой: Солнце. Не Sonne или Soleil, а именно Солнце. Тысяча солнц.



И сразу вот... Интриган, обольститель. Истинный сеятель искажения.



Так родилась моя новая история. И мой первый 100% гет. Постараюсь без ООС'а - лишь показать все грани души майа. Может, не так он плох? Может, не до конца..? А может, это очередная маска, становление Аннатара?

И Рингалат. К сожалению, я не могу её нарисовать :/ Но её я описала в фике "Дорога Тёмных", где фигурирует непосредственно Рингалат и Даэрон (конец ТЭ).
Таймлайн фика "Саурон/Рингалат" - ВЭ.

Название пока не хочу говорить :Р

Надеюсь, все сложится хорошо...

@темы: Толкин, Графоманъ, Планы

---

Слово Маэдроса

Монолог Маэдроса, уже находящегося в Чертогах. Его размышления о том, как он жил. В продолжение темы Имен. Галадриэль в раннем стихотворении упоминала о том, что все её личности (Нервен, Артанис, Галадриэль) мертвы, старший из феанорингов уверен в том, что все те, кто был прежде (Майтимо, Нельяфинвэ, Руссандол) давно мертвы, и остался только он - Маэдрос.
"Маэдрос" ассоциируется у меня именно с тем образом однорукого свирепого короля Первого Дома, возглавлявшего всяческие резни и нападения. Да, я знаю, что имя сложено из синдаризированного "Майтимо+Руссандол" и нападения на эльфов провоцировали другие братья, но...

Я горел всю жизнь без света,
И я сгорел! Как уголь в пепел.
Я жил мгновенье, вечность, час,
Я жил для каждого из вас...
Старший, Рыжий, Третий - Я.
Финвэ преследовал меня.
Я жил, как раб своей семьи,
И в смерти я слуга Арды.
"Маэдрос! Он жесток как орк!
Беги! Труби что силы в рог"

Вступило в битву пламя Клятвы,
Сжирая всех, как брюхо Скаты.
Однорукий. Но Король.
Маэдрос. Но не Руссандол.
Огонь везде, в рожденье, в смерти!
Нет спасенья от бессмертья...
Коротать свой срок в Чертогах -
Вне света, тьмы, в своих пороках.
Брести по Залам в тишине,
И видеть Камень в вышине.
Мой удел... Мой долг и рок.
Не Стройный, Третий, но Жесток.

@темы: Толкин, Первый Дом, Поэзия, Графоманъ, О Этот Дивный Мир

---

Плач Маглора

Как же я его обожаю

...И было небо над головой, пропитанное золотыми лучами,

И кричали чайки над мостовой, моряков у залива встречая.

И лились песни туманами, великих королей привечая.

И рвение в Сирые земли вырвалось в мир вместе с нами...


Я помню закат и восход, и кровь на борту кораблей.

Я помню и шторм, и грозу, и тьму вслед за ней!

Я помню огонь и крики отца, и тело, подобное тленью углей.

Я помню как Рыжий исчез, испарился в проклятых землях теней.


Клятва вырывала наши сердца, обрекая братьев на стужу.

Клятва - лишь пепел после отца, что годами травил наши души.

Клятва - лишь повод для смысла, что становился с годами лишь туже.

Клятва испила наши жизни до дна, сделав фэа еще суше.


Море тихо рокочет у скал, задевая струны потопленной лютни.

Море вкрадчиво мне прошептало: "Впитай в себя мои звуки"...

Море тихо и море блаженно, море ласкает усталые ступни,

Море спокойно, море желанно, но бесполезно простирать к нему руки!


И напрасно бросаться со скал, и омывать кровь в водах морей.

И воспоминанья о яром свете огней, не сделают мою душу светлей....

@темы: Толкин, Первый Дом, Поэзия, Графоманъ, О Этот Дивный Мир

---

Исповедь последней из рода Финвэ.

Я теперь чувствую и верю как никогда, что музами обмениваться все-так можно. Муза Кэмбелл все-таки долетела, и я ударилась в стихотворения. Даже рифма есть и ритм кое-где проглядывают (!) О, Пресвятой Илуватар. Принимай очередное творение.

Посвящено Галадриэли

Прощай, прощай Эндорэ, я отчаянно жить здесь хотела.

Прощай, край постылых надежд, укрытых саваном пепла.

Я ухожу, ухожу навек, туда, где ждет мой отец.

Я ухожу, навеки прощаясь, я устала от силы колец.


Я слишком долго здесь прожила, среди смертных людей

Я отчаянно сражаться хотела, а получила просторы полей.

Лориэн! Лес, что назван в честь дивных, прекрасных садов.

Лориэн! Место, что на века дало мне свой кров.


Но кто я? Артанис? Благороная дева, но её в живых уже нет.

Быть может, Нэрвен? Муж-дева, что храбро шла через смерть.

"Галадриэль", - напомнил супруг. Дева в венце из волос.

Дева из нолдор, принцесса из рода Финвэ, памятная золотом кос.


Галадриэль. Это нелепое имя, что им заклеймил Дориат.

Но кто же знал, что моя беспечная жизнь будет ад?

Я отчаянно стремилась в эти края, сквозь беспощадные Льды

Позабыв о семье, об отце, слепо доверясь указам судьбы.


Но теперь... Артанис мертва, мертва на брегах Альквалондэ.

Нэрвен погибла тогда, когда навек отвернулась от моря.

Галадриэль же ушла тихо, сняв Нэнья и отплывая на Запад.

Нет больше имен у меня. Но, быть может, даст мне новое папа?...

@темы: Толкин, Поэзия, Графоманъ, О Этот Дивный Мир

---

Очередной стих недопоэта

Нет, честно - я прозаик! Но иногда на меня находит...

Пропеть...и засудить.

ГИМН УШЕДШИХ


Мы пронесем эту песнь сквозь века и эпохи

Песнь песней Эа, порожденной айнур...

Мы пронесем эту песнь сквозь чернила и строки

Песнь песней Эа пропоет трубадур.

Мы хвалу воспоем Валар Всеблаженным

Песнь песней Арды, что спета давно.

Мы хвалу воспоем Отцу на Вершине

Песнь песней Арды, где давно все мертво.

Но проклятьем навеки заклеймим Средиземье

Проклятье то в песне лилось, как вино.

Мы, проклятья оставив, не оставим бессмертья

И навеки уйдем, захлебнувшись виной.

@темы: Толкин, Поэзия, Графоманъ, О Этот Дивный Мир

---

Я уеду в Ангбанд...

Н-ного числа Менестрель обдолбался неведомой фигни и выдал неведомую фигню.

Курнуть Ардынской Травки

Я уеду к Мелькору отобрать Сильмариллы
Но придется с Майроном померяться силой.
Я уеду в Ангбанд и с ним подерусь,
И в жутких кошмарах непременно приснюсь.

Пусть будет он выть, и рыдать, и скулить
Владыке Мелькору подол мантии грызть.
Побежит он в Ангбанд, петляя немного
А я все равно найду ту дорогу!

Мелькор взглянет на меня-менестреля
Хохотать будет долго, Майрона метеля.
Скажу я ему: "Отдай Сильмариллы!"
И тут же добавлю: "Какой ты красивый!"

Я уеду в Ангбанд, Валинор мне приснится!
Пусть Манвэ чуть-чуть взбеленится,
Я уеду к Мелькору и трон отберу
Черный Венец непременно сорву!

Дам в морду за самого Феанора
А потом убегу - увидят не скоро!
Сильмарилльчик заветный к груди прижимая
Наверное, добегу до самого края...

И скажу: "Мой милый Маэдрос!
Возвращайся в Форменос
Отдаю тебе камень с такою ценою:
Быть мне твоею верной женою!"

@темы: Толкин, Поэзия, Графоманъ, Минутка-Упорутка, О Этот Дивный Мир