Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо...©
Фэндом: Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион», кроссовер с реальным миром и персоной Мэри Шелли.
В главных ролях: Клбрмбр, Мэри, Саурон и щепотка Фродо
Жанры (традиционные): Ангст, Драма, Мистика, AU
Описание:
АУ. Альтернативный вариант возникновения идеи о Франкенштейне у Мэри Шелли. Келебримбор выживает после пыток Саурона и оказывается "запечатанным" в обвалах Мории на долгие эпохи.
А Саурон после поражения в Войне Кольца пусть и остается бесплотным духом, но последнее слово он оставляет за собой, о чем и сообщает Фродо: "Это еще не конец"
Вообще оно такое странное, что я сама себе удивляюсь, как могла такое написать. Право слово, не самая лучшая из моих работ, но тем не менее, я её написала, и я размещу её здесь в назидание самой себе. Вот так вотВо всех страшных историях, будь то жестокое убийство, насилие или издевательство самая ужасная роль отводится не жертве, а свидетелю. Почему свидетели молчат? Пытаются ли они спасти собственную шкуру из опасения, что злодей после расправы над жертвой, переведет острие ножа на болтуна и подвергнет пыткам куда более жестоким, чем те, что были ранее?
Свидетель — особый вид жертвы. Это жертва, подвешенная в пустоте между скалистым уступом и бездонной пропастью, наполненной чудовищами из своих кошмаров. Даны усилия лишь на один прыжок: сможет ли свидетель рассчитать их таким способом, чтобы смочь прыгнуть вверх, уцепиться за уступ и покинуть это страшное место? Сможет ли он добраться до справедливости раньше, чем злодей подкараулит его, предателя и превратит его жизнь в ночной кошмар, от которого невозможно проснуться?
Когда свидетель проглатывает кляп, он идет на большой риск.
Но что, если твой злодей — не человек, он не жив, и не мертв — будто бы его вовсе нет. Но он здесь, он рядом, и он дышит прямо в затылок…
***
Боль разливалась сладкой истомой по телу. Мышцы растягивались до предела, спина… Он чувствовал невыносимую боль вдоль всего хребта, плечи болезненно вывернуты… Давно. Он не знал счета этим дням, и ему всё время казалось, что вот-вот — и сустав выскользнет из своей сумки, и рука разорвется, как у тряпичной куклы.
Не было ни воды, ни еды. Тьелперинквар знал, что жив лишь благодаря темной магии Аннатара. Или, вернее сказать, Саурона? Сейчас он ушел — легкая передышка, ведь он запрещал своим оркам собственноручно пытать такого ценного пленника. Хотя поначалу был не против.
Однако теперь, видя решимость эльфийского мастера немедленно покинуть хроа и отправиться в Чертоги Мандоса, принялся за него сам.
В голове темнело. Верный признак того, что Саурон близко, и снова пытается проникнуть в его сознание. Завладеть, помутить, вывернуть наизнанку. Желудок завязался узлом с противным звуком, к горлу подступил комок тошноты.
Келебримбор знал, что долго он так не протянет. Он смотрел в желтые, волчьи глаза напротив, и огромные стальные монолиты внутри его головы сталкивали друг друга, рушась с противным грохотом и низким звоном так, что кровь подступала к глазам. Он видел лишь алую пелену.
С носа течет что-то горячее. Где-то вновь лопнул сосуд и эльф торопливо слизывает кровь, насыщая желудок своим собственным соком. Горько, солёно…сладко.
«Ash nazg durbatulûk…»
Келебримбор морщится. Эти слова уже практически не имеют действия на него. Чего добивается проклятый майа, читая заклятие перед его лицом?
«…ash nazg gimbatul…»
Сил не осталось давно.
«Прости меня, отец. Прости меня, дядя». Он видит лицо Маэдроса — худое, с бумажной пепельной кожей, испещренное старыми уродливыми шрамами. Навряд ли Келебримбор так же изможден. Физически. Но мысли в его собственной голове не дают ему покоя.
Он видит шестнадцать колец на пальцах Саурона.
Но больше он не получит.
«…ash nazg thrakatulûk, agh burzum-ishi krimpatul»
…Чего бы это ему не стоило.
— Ты мне больше не нужен, — произносит ледяной голос над ухом.
Таким же холодом обжигает бок. Недостаточно высоко, чтобы он умер сразу. Скорее, чтобы он скончался от потери крови и от боли. Наручники, истершие в кровь его запястья, которыми он прикован к кресту, поржавели — к тому же, смазаны чем-то, что причиняет ему невыносимую боль.
— Бросьте его в подземелья.
Келебримбор едва слышно стонет. Он не умрет здесь, никогда! И это звучит скорее как проклятие…
***
Когда Фродо очнулся в Ривенделле, он не чувствовал зла на тонкой цепочке на шее. Он видел Зло — тень лица, прекрасного и невообразимо ужасного, с янтарными бликами сощуренных глаз и ледяной, широкой усмешкой, от которой он снова почувствовал холод моргульской стали.
Фродо смутно догадывался, что скажет неизвестный, пока душа его уходила в пятки.
— Так вот ты какой, — прошипел тот, — хоббит, уничтоживший мое Кольцо.
Призрачными пальцами он коснулся щеки Фродо и слегка наклонился к нему, нежно оглаживая бледнеющее лицо хоббита. От этих касаний, казалось, мертвела плоть.
— Но это еще не конец, — прошептал дух Саурона, склонившись близко-близко, выдыхая в полуоткрытые губы.
***
Ему пришлось cменить «серебро» на «камень». Серебро быстро окисляется в чуждой, противной ему среде и становится некрасивым, даже противным на вид. Оно чернеет, приобретая цвет камня. Он заново родился, а точнее, отыскал выход на поверхность земли во Франконии — ныне территория Германия, и эти два слова дали ему новое имя.
Эльфом он зваться уже не мог.
Словно в насмешку, повелитель в знак своей власти над ним подарил ему толстое кольцо из серебра с алым камнем в центре, заставив носить его на месте обручального…
Келебримбор в отчаянии сжимал кулаки. Пучок света, бившийся где-то далеко внутри, угасал, отравляемый медленным ядом, искажаясь, точно зеркало, преломляя лучи, окрашивая их в дикие цвета. С каждым стуком его мнимое сердце разгоняло все больше отравленной крови по венам, и свет умирал — долго, в агонии, отчаянно скрипя.
Он постоянно чувствовал обволакивающий холод влажной, чернильной дымки, что окутывала его с того момента, когда он очнулся глубоко в горах, в одном из бесконечных туннелей под обрушившимися скалами Карадраса, в Казад-Думе.
Барабаны утихли века назад. Их звонкий, равномерно-зловещий стук был единственным «живым» звуком здесь, в запечатанной от всего мира огромными валунами Мории. Стук гномьих наковален длился до тех пор, пока он не прошел три четверти пути. Когда-то сердце билось в такт этому равнодушному звону. А когда все стихло — он остался один, изодранный, сломленный, в кромешной темноте и тишине, в которой гиб любой звук.
На долгие века Келебримбор остался один — без возможности уйти в Мандос, без шанса увидеть дневной свет. Он остался прикованным чьим-то злым духом к собственному хроа, утопая в чьей-то чернильной крови и сотнях сырых обглоданных костей — неведомые хищники обходили его стороной, и не было слышно шороха их шагов.
Кровь чернела изо дня в день. Липкий злой дух длинными пальцами опутывал тело, то оглаживая, то впиваясь острыми ядовитыми когтями в прекраснейшую эльфийскую плоть, то зализывая раны холодным языком, то клыками впиваясь в разорванные раны и слизывая капли крови. Терпкое, гнилостное дыхание следовало за ним отовсюду.
…Келебримбора нашли в окрестной деревушке у подножья Фихтельгебирге. Долгое время высокий, бледный чужеземец не ел, и не пил, а количество ран и увечий, до того старых, что они будто бы въелись в его плоть, как многовековые каналы рек в далекой Азии. Он имел ужасное тело и атрофированные, отвыкшие от работы мышцы.
Люди сочли его кем-то, сродни животному — которое родители кинули на произвол судьбы в горах. Но он был ни тем, ни другим.
Кто-то пытался похитить ночью кольцо; люди были слепы, и кровавый блеск камня не настораживал, а приманивал, как скопище мух на сладкий мёд. Келебримбор и сам был рад тому, если бы кто-то из незадачливых воришек смог отгрызть ему палец.
Вскоре он окреп достаточно, чтобы двигаться самому и покинуть людское селение. Келебримбор вновь обрел ясность разума, и прошедшее в горах казалось ему страшным сном — точно Мандос так жестоко выдворял его из Чертогов, дабы отплатить за былые грехи. И только серебро на пальце — незнакомое ему, и липкий холодок по спине упрямо доказывали ему, что было то всё взаправду.
И что он был всё время не один.
— Кто ты? — спросил он в пустоту.
— Я твой друг, эльф, — ответил ему насмешливый, скрипящий голос. — Это я вытащил тебя из тех туннелей, забыл?
Он и вправду хотел забыть это лицо, явившееся ему из тьмы в одно из кратких мгновений забытья. Оно было матово-белым, неподвижным, точно гипсовый слепок с лица умершего — так делали еще нуменорцы, чтобы на поверхности гробницы в точности воссоздать черты правителя. На дне зияющих провалов не видно глаз, а его усмешка напоминала оскал; неизвестный склонился над обессиленным эльфом и вдохнул в его приоткрытые уста и исчез, испарился — будто бы не было его вовсе…
Но сейчас он здесь. Высокий, закутанный в длинный черный плащ, из-под капюшона выглядывала только посмертная маска. Он был бесплотен.
— Что ты такое? — прошептал Келебримбор. В груди жутко болело: комок света бился в агонии, и ткани разъедала пузырчатая, с отблесками темно-зеленого, ядовитая тьма.
— Не помнишь? Это ведь я подарил тебе кольцо.
«Какое?», хотелось воскликнуть ему. Но не смог.
На месте восковой маски Келебримбор вдруг увидел лицо — невозможно прекрасное, в обрамлении темных, вьющихся красивыми кольцами волос, ласковой улыбкой и немножко лукавым прищуром серых глаз.
— Аннатар, — выдохнул эльф.
Но оно больше не походило ни на Аннатара, ни на Саурона, ни на Тар-Майрона, явившегося к нему в камере пыток в огненном, «прекрасном» майарском обличии. Внутренности сворачивались в холодной склизкий узел.
— Мне нужно тело, — отчетливо проговорила тень.
***
Келебримбор был кузнецом, и никогда — целителем; он никогда не учился у Валар в силу своего юного возраста и никогда не видел своего деда, когда его лицо изнутри озарялось светом — так он выглядел, когда его озаряли новые идеи. Но Келебримбор был пленником, и он видел, на что способны орки, пытающие пленников; также он видел, на что способны эти приземистые неуклюжие твари, когда им не хватает сил.
Эльф медленно перелистывал страницы ветхой книги — по правую руку лежал уже готовый набор всяческий инструментов, и он пока не знал, какие из них ему пригодятся.
…порой казалось, что орки были созданы не из искаженных эльфов, а из искаженных людей. В эту пользу много что говорило — хотя бы их смертность, и продолжительность жизни много меньшая, чем людская. Келебримбор придвинул подсвечник поближе — на желтых листах, сшитых грубыми нитями, но в дорогой, инкрустированной кровавыми камнями, золотом и костью обложке, красовались гравюры — неведомых, злобных существ, кругов и алых символов на стенах, человека за пробирками…
«H o m u n c u l u s»
От руки нарисованная картинка — длинная тонкая палочка, раздутая до размеров крохотного шарика на конце, в котором сидит крохотный человечек, обхвативший коленки и подтянувший к огромной голове, которая была несоразмерно ему велика. На темени его красовался символ — что-то вроде четырехлучевой звезды, совсем не разобрать.
Келебримбор склонился ниже, обхватив пальцами переносицу.
Какая дикость. Согласно этому длинному средневековому трактату, посвященному изыскам алхимии, гомункулы изначально находятся в клетках мужского семени, и дабы их вырастить вне материнского чрева, не дав превратиться в человека, нужно было её прокипятить, а затем вскармливать зародыш человеческой кровью.
…Люди вообще охочи до выдумывания искусственных форм жизни. Ближе всех к этому подобрался Падший Вала Мелькор, но он не был человеком, а «новую форму жизни» получил путем искажения предыдущей. Право, он слишком часто в последнее время задумывается о Темном Вале в контексте чьего-то покровителя, сродни Валар для эльфов.
Хотя, похоже, искусственное тело — единственное, что он может дать Майрону.
Но почему Майрону? Сердце сжималось от непонятного чувства. Почему Темный Вала Мелькор, а не Моргот? Почему он вообще делает всё это?
Келебримбор уронил голову на стол и зарылся руками в волосы. Почему, почему… Может, ему стоить самому создать гомункул — ловушку для темного майа? Человеческого роста, уродливую, безобразную, подчиняющуюся его, Келебримбора, воле… Послушную игрушку, прикованную к телу, как сила девятнадцати Колец была прикована к Единому.
«Так и будет, так и будет…», шептал Келебримбор, покручивая серебряное кольцо на пальце, глядя, как отражаются в карминовых водах, и тонут, захлебываясь, золотые огни…
Вскоре он смог приступить к делу. Самому себе он напоминал ужасное двуногое, матово-белое существо с бездонными черными глазами и длинными паучьими пальцами. Руки стали более гибкими, тянущимися, как длинные лапки диковинного паука, с которого содрали хитиновый покров. Он стал двигаться куда ловчее, грациозней —, но такая грация не была у людей в чести. Он больше походил на чудовищно слепленного демона — гостя ли ночных кошмаров или таких же безумных изобретателей, как он?
«Наверху» какой-то поэт написал про древнего старика, балующегося алхимией, заключившего контракт с самим дьяволом. Старика звали Фауст. И когда Келебримбор, обрядившись в черный костюм, укрыв голову под шляпой, шел по улицам старого немногочисленного городка, одни люди настороженно оборачивались ему вслед, а другие — сторонились, точно он сошел со страниц истории мрачного средневековья.
Глядя в зеркало, он не узнавал себя. Обтянутый матовой, чуть сияющей кожей скелет, бездонные черные глаза, высокие скулы, жесткая линия губ. Зеркало было старым — пыльным, надтреснутым, а вода в умывальнике — никакой, ни теплой, ни холодной. От того было еще противнее. Он выплеснул пригоршню воды на зеркало. Струйки воды потекли по поверхности, увлекая за собой крошечные пылинки, а в отражении заплясали смутные тени. Нет, дым.
Чернильный чертов дым с надменным, ледяным голосом.
— Когда будет готово мое тело?
— Скоро, — хрипло ответил Келебримбор, не сводя взгляда с двойника в смутном отражении. Двойник смотрел пусть и устало, но с отчетливой злобой и опасным, блеском темного пламени в глазах.
…Эльф откинул легкое покрывало, обнажая миру плод своих многолетних трудов. Перед ним лежал почти-человек.
Со временем, одна трепетная женщина, увидевшая его много после, опишет его как «гнусного урода», с желтой кожей, туго обтягивающей мускулы и жилы, с блестящими черными волосами и желтыми глазами — тусклыми, ведь от духа Саурона в той тени осталось очень мало…
Келебримбор, не отрываясь, смотрел в упор в стеклянные, мутно-желтые глаза. Рот с ровным рядом белоснежных зубов медленно открывался и закрывался, пробуя силу внушительной челюсти. Что ни говори, а в своем, сотворенном хроа, Аннатар внушал куда больше доверия. Келебримбор сощурился, в его глазах сверкнул недобрый блеск.
Кольцо мучительно пульсировало на пальце, но новоявленный Франкенштейн не обращал на него внимания, с улыбкой продолжая вглядываться в болезненно-желтое лицо.
Чудище медленно повернуло к нему голову.
— Доволен ли ты теперь, Аннатар? — презрительно бросил Франкенштейн, надевая на его голову шлем с отходившими от него трубами. — Не бойся, ты не умрешь…
Когда он направил первую порцию тока, чудище дернулось, и огонь в золотых глазах на миг зажегся — только для того, чтобы на миг приподняться на локтях и растянуть губы в улыбке. Повторного пускания тока не потребовалось.
Келебримбор медленно подошел к телу — могучему, уродливому. От него отчетливо пахло жареным мясом, и немножечко — гнилью. Он с удовольствием вдыхал этот новый запах. Голова слегка кружилась, но…
Келебримбор склонился ближе и жадно провел носом по сведенной последней судорогой крепкой шее. Смоляные волосы слегка дымились.
Удивительно.
Прелестно.
Келебримбор внезапно почувствовал, как быстро крепнет его тело — наверное, все дело в серебряном кольце — предсмертном подарке Саурона, где камень сиял ровным, ласкающим сиянием. Он обнял лежащее перед ним, еще теплое тело, недавно ожившее, но теперь мертвое!
Он захохотал. Можно ли назвать это чувство счастьем, эйфорией?
О да.
И запах… такой сладкий-сладкий.
И тени…больше нет.
Его смеху насмешливо вторило эхо высоких, бесконечных стен.
— Ты мертв! Ты мертв! — Келебримбор рвал волосы, растягивая рот в счастливом оскале, раскидывая руки. Кольцо отзывалось легким пульсом в ответ.
Кровавый камень в нем бился, как сердце.
***
Во всех страшных историях, будь то жестокое убийство, насилие или издевательство самая ужасная роль достается свидетелю.
Свидетели всегда видят полную картину.
От начала…
И до самого конца.
Миссис Шелли, как истинная леди, никогда бы не призналась в своих страхах другу своего мужа, Джону Полидори, хотя свое дело здесь сыграла и возможность проиграть спор.
«Это лето выдалось серым и унылым, беспрестанно льет дождь»
Мэри аккуратно убрала дневник в стол. Около двух часов пополудни они (сама Мэри, её супруг мистер Шелли, лорд Байрон со своим врачом Полидори и компаньонка Мэри Клэр) вслух читали «Фантасмагорину, или Собрание историй о привидениях, духах, фантомах и прочих». Лорд Байрон в свойственной ему, небрежно-шутливой форме предложил каждому присутствующему написать свой мистический рассказ.
После разговора с лордом Байроном, оказавшегося человеком не самым приятным, что лишь было подтверждением его «мрачному эгоизму» сквозившему в стихах, в душе у миссис Шелли остался неприятный осадок.
Этой ночью она видела сон, где всё происходило почти наяву. Позже, в дневнике она напишет: «Мне привиделся бледный учёный, последователь оккультных наук, склонившийся над существом, которое он собирал воедино. Я увидела омерзительного фантома в человеческом обличии…»
— И кто же был этот фантом? ..
Мэри вздрогнула и повернулась. Сердце её сжималось от дурного чувства. Перед ней сидел человек — почти тот же, родом из сна, бледный ученый. На его пальце алым горело незнакомое кольцо, а глаза…
Взгляд их был полон дикого огня и сладок, как мёд.
Мэри сложила руки у сердца, трепетно смотря в сияющие, затмевающие пламя, янтарные глаза.
— Вы.
Примечания:
Мэри Шелли - автор оригинального произведения "Франкенштейн, или современный Прометей". Описаные с нею встречи с известными людьми у "озера Франкенштейна" имели место быть в реальности.
Фихтельгебирге - горы в Баварии (Верхяя Франкония)
В главных ролях: Клбрмбр, Мэри, Саурон и щепотка Фродо
Жанры (традиционные): Ангст, Драма, Мистика, AU
Описание:
АУ. Альтернативный вариант возникновения идеи о Франкенштейне у Мэри Шелли. Келебримбор выживает после пыток Саурона и оказывается "запечатанным" в обвалах Мории на долгие эпохи.
А Саурон после поражения в Войне Кольца пусть и остается бесплотным духом, но последнее слово он оставляет за собой, о чем и сообщает Фродо: "Это еще не конец"
Вообще оно такое странное, что я сама себе удивляюсь, как могла такое написать. Право слово, не самая лучшая из моих работ, но тем не менее, я её написала, и я размещу её здесь в назидание самой себе. Вот так вотВо всех страшных историях, будь то жестокое убийство, насилие или издевательство самая ужасная роль отводится не жертве, а свидетелю. Почему свидетели молчат? Пытаются ли они спасти собственную шкуру из опасения, что злодей после расправы над жертвой, переведет острие ножа на болтуна и подвергнет пыткам куда более жестоким, чем те, что были ранее?
Свидетель — особый вид жертвы. Это жертва, подвешенная в пустоте между скалистым уступом и бездонной пропастью, наполненной чудовищами из своих кошмаров. Даны усилия лишь на один прыжок: сможет ли свидетель рассчитать их таким способом, чтобы смочь прыгнуть вверх, уцепиться за уступ и покинуть это страшное место? Сможет ли он добраться до справедливости раньше, чем злодей подкараулит его, предателя и превратит его жизнь в ночной кошмар, от которого невозможно проснуться?
Когда свидетель проглатывает кляп, он идет на большой риск.
Но что, если твой злодей — не человек, он не жив, и не мертв — будто бы его вовсе нет. Но он здесь, он рядом, и он дышит прямо в затылок…
***
Боль разливалась сладкой истомой по телу. Мышцы растягивались до предела, спина… Он чувствовал невыносимую боль вдоль всего хребта, плечи болезненно вывернуты… Давно. Он не знал счета этим дням, и ему всё время казалось, что вот-вот — и сустав выскользнет из своей сумки, и рука разорвется, как у тряпичной куклы.
Не было ни воды, ни еды. Тьелперинквар знал, что жив лишь благодаря темной магии Аннатара. Или, вернее сказать, Саурона? Сейчас он ушел — легкая передышка, ведь он запрещал своим оркам собственноручно пытать такого ценного пленника. Хотя поначалу был не против.
Однако теперь, видя решимость эльфийского мастера немедленно покинуть хроа и отправиться в Чертоги Мандоса, принялся за него сам.
В голове темнело. Верный признак того, что Саурон близко, и снова пытается проникнуть в его сознание. Завладеть, помутить, вывернуть наизнанку. Желудок завязался узлом с противным звуком, к горлу подступил комок тошноты.
Келебримбор знал, что долго он так не протянет. Он смотрел в желтые, волчьи глаза напротив, и огромные стальные монолиты внутри его головы сталкивали друг друга, рушась с противным грохотом и низким звоном так, что кровь подступала к глазам. Он видел лишь алую пелену.
С носа течет что-то горячее. Где-то вновь лопнул сосуд и эльф торопливо слизывает кровь, насыщая желудок своим собственным соком. Горько, солёно…сладко.
«Ash nazg durbatulûk…»
Келебримбор морщится. Эти слова уже практически не имеют действия на него. Чего добивается проклятый майа, читая заклятие перед его лицом?
«…ash nazg gimbatul…»
Сил не осталось давно.
«Прости меня, отец. Прости меня, дядя». Он видит лицо Маэдроса — худое, с бумажной пепельной кожей, испещренное старыми уродливыми шрамами. Навряд ли Келебримбор так же изможден. Физически. Но мысли в его собственной голове не дают ему покоя.
Он видит шестнадцать колец на пальцах Саурона.
Но больше он не получит.
«…ash nazg thrakatulûk, agh burzum-ishi krimpatul»
…Чего бы это ему не стоило.
— Ты мне больше не нужен, — произносит ледяной голос над ухом.
Таким же холодом обжигает бок. Недостаточно высоко, чтобы он умер сразу. Скорее, чтобы он скончался от потери крови и от боли. Наручники, истершие в кровь его запястья, которыми он прикован к кресту, поржавели — к тому же, смазаны чем-то, что причиняет ему невыносимую боль.
— Бросьте его в подземелья.
Келебримбор едва слышно стонет. Он не умрет здесь, никогда! И это звучит скорее как проклятие…
***
Когда Фродо очнулся в Ривенделле, он не чувствовал зла на тонкой цепочке на шее. Он видел Зло — тень лица, прекрасного и невообразимо ужасного, с янтарными бликами сощуренных глаз и ледяной, широкой усмешкой, от которой он снова почувствовал холод моргульской стали.
Фродо смутно догадывался, что скажет неизвестный, пока душа его уходила в пятки.
— Так вот ты какой, — прошипел тот, — хоббит, уничтоживший мое Кольцо.
Призрачными пальцами он коснулся щеки Фродо и слегка наклонился к нему, нежно оглаживая бледнеющее лицо хоббита. От этих касаний, казалось, мертвела плоть.
— Но это еще не конец, — прошептал дух Саурона, склонившись близко-близко, выдыхая в полуоткрытые губы.
***
Ему пришлось cменить «серебро» на «камень». Серебро быстро окисляется в чуждой, противной ему среде и становится некрасивым, даже противным на вид. Оно чернеет, приобретая цвет камня. Он заново родился, а точнее, отыскал выход на поверхность земли во Франконии — ныне территория Германия, и эти два слова дали ему новое имя.
Эльфом он зваться уже не мог.
Словно в насмешку, повелитель в знак своей власти над ним подарил ему толстое кольцо из серебра с алым камнем в центре, заставив носить его на месте обручального…
Келебримбор в отчаянии сжимал кулаки. Пучок света, бившийся где-то далеко внутри, угасал, отравляемый медленным ядом, искажаясь, точно зеркало, преломляя лучи, окрашивая их в дикие цвета. С каждым стуком его мнимое сердце разгоняло все больше отравленной крови по венам, и свет умирал — долго, в агонии, отчаянно скрипя.
Он постоянно чувствовал обволакивающий холод влажной, чернильной дымки, что окутывала его с того момента, когда он очнулся глубоко в горах, в одном из бесконечных туннелей под обрушившимися скалами Карадраса, в Казад-Думе.
Барабаны утихли века назад. Их звонкий, равномерно-зловещий стук был единственным «живым» звуком здесь, в запечатанной от всего мира огромными валунами Мории. Стук гномьих наковален длился до тех пор, пока он не прошел три четверти пути. Когда-то сердце билось в такт этому равнодушному звону. А когда все стихло — он остался один, изодранный, сломленный, в кромешной темноте и тишине, в которой гиб любой звук.
На долгие века Келебримбор остался один — без возможности уйти в Мандос, без шанса увидеть дневной свет. Он остался прикованным чьим-то злым духом к собственному хроа, утопая в чьей-то чернильной крови и сотнях сырых обглоданных костей — неведомые хищники обходили его стороной, и не было слышно шороха их шагов.
Кровь чернела изо дня в день. Липкий злой дух длинными пальцами опутывал тело, то оглаживая, то впиваясь острыми ядовитыми когтями в прекраснейшую эльфийскую плоть, то зализывая раны холодным языком, то клыками впиваясь в разорванные раны и слизывая капли крови. Терпкое, гнилостное дыхание следовало за ним отовсюду.
…Келебримбора нашли в окрестной деревушке у подножья Фихтельгебирге. Долгое время высокий, бледный чужеземец не ел, и не пил, а количество ран и увечий, до того старых, что они будто бы въелись в его плоть, как многовековые каналы рек в далекой Азии. Он имел ужасное тело и атрофированные, отвыкшие от работы мышцы.
Люди сочли его кем-то, сродни животному — которое родители кинули на произвол судьбы в горах. Но он был ни тем, ни другим.
Кто-то пытался похитить ночью кольцо; люди были слепы, и кровавый блеск камня не настораживал, а приманивал, как скопище мух на сладкий мёд. Келебримбор и сам был рад тому, если бы кто-то из незадачливых воришек смог отгрызть ему палец.
Вскоре он окреп достаточно, чтобы двигаться самому и покинуть людское селение. Келебримбор вновь обрел ясность разума, и прошедшее в горах казалось ему страшным сном — точно Мандос так жестоко выдворял его из Чертогов, дабы отплатить за былые грехи. И только серебро на пальце — незнакомое ему, и липкий холодок по спине упрямо доказывали ему, что было то всё взаправду.
И что он был всё время не один.
— Кто ты? — спросил он в пустоту.
— Я твой друг, эльф, — ответил ему насмешливый, скрипящий голос. — Это я вытащил тебя из тех туннелей, забыл?
Он и вправду хотел забыть это лицо, явившееся ему из тьмы в одно из кратких мгновений забытья. Оно было матово-белым, неподвижным, точно гипсовый слепок с лица умершего — так делали еще нуменорцы, чтобы на поверхности гробницы в точности воссоздать черты правителя. На дне зияющих провалов не видно глаз, а его усмешка напоминала оскал; неизвестный склонился над обессиленным эльфом и вдохнул в его приоткрытые уста и исчез, испарился — будто бы не было его вовсе…
Но сейчас он здесь. Высокий, закутанный в длинный черный плащ, из-под капюшона выглядывала только посмертная маска. Он был бесплотен.
— Что ты такое? — прошептал Келебримбор. В груди жутко болело: комок света бился в агонии, и ткани разъедала пузырчатая, с отблесками темно-зеленого, ядовитая тьма.
— Не помнишь? Это ведь я подарил тебе кольцо.
«Какое?», хотелось воскликнуть ему. Но не смог.
На месте восковой маски Келебримбор вдруг увидел лицо — невозможно прекрасное, в обрамлении темных, вьющихся красивыми кольцами волос, ласковой улыбкой и немножко лукавым прищуром серых глаз.
— Аннатар, — выдохнул эльф.
Но оно больше не походило ни на Аннатара, ни на Саурона, ни на Тар-Майрона, явившегося к нему в камере пыток в огненном, «прекрасном» майарском обличии. Внутренности сворачивались в холодной склизкий узел.
— Мне нужно тело, — отчетливо проговорила тень.
***
Келебримбор был кузнецом, и никогда — целителем; он никогда не учился у Валар в силу своего юного возраста и никогда не видел своего деда, когда его лицо изнутри озарялось светом — так он выглядел, когда его озаряли новые идеи. Но Келебримбор был пленником, и он видел, на что способны орки, пытающие пленников; также он видел, на что способны эти приземистые неуклюжие твари, когда им не хватает сил.
Эльф медленно перелистывал страницы ветхой книги — по правую руку лежал уже готовый набор всяческий инструментов, и он пока не знал, какие из них ему пригодятся.
…порой казалось, что орки были созданы не из искаженных эльфов, а из искаженных людей. В эту пользу много что говорило — хотя бы их смертность, и продолжительность жизни много меньшая, чем людская. Келебримбор придвинул подсвечник поближе — на желтых листах, сшитых грубыми нитями, но в дорогой, инкрустированной кровавыми камнями, золотом и костью обложке, красовались гравюры — неведомых, злобных существ, кругов и алых символов на стенах, человека за пробирками…
«H o m u n c u l u s»
От руки нарисованная картинка — длинная тонкая палочка, раздутая до размеров крохотного шарика на конце, в котором сидит крохотный человечек, обхвативший коленки и подтянувший к огромной голове, которая была несоразмерно ему велика. На темени его красовался символ — что-то вроде четырехлучевой звезды, совсем не разобрать.
Келебримбор склонился ниже, обхватив пальцами переносицу.
Какая дикость. Согласно этому длинному средневековому трактату, посвященному изыскам алхимии, гомункулы изначально находятся в клетках мужского семени, и дабы их вырастить вне материнского чрева, не дав превратиться в человека, нужно было её прокипятить, а затем вскармливать зародыш человеческой кровью.
…Люди вообще охочи до выдумывания искусственных форм жизни. Ближе всех к этому подобрался Падший Вала Мелькор, но он не был человеком, а «новую форму жизни» получил путем искажения предыдущей. Право, он слишком часто в последнее время задумывается о Темном Вале в контексте чьего-то покровителя, сродни Валар для эльфов.
Хотя, похоже, искусственное тело — единственное, что он может дать Майрону.
Но почему Майрону? Сердце сжималось от непонятного чувства. Почему Темный Вала Мелькор, а не Моргот? Почему он вообще делает всё это?
Келебримбор уронил голову на стол и зарылся руками в волосы. Почему, почему… Может, ему стоить самому создать гомункул — ловушку для темного майа? Человеческого роста, уродливую, безобразную, подчиняющуюся его, Келебримбора, воле… Послушную игрушку, прикованную к телу, как сила девятнадцати Колец была прикована к Единому.
«Так и будет, так и будет…», шептал Келебримбор, покручивая серебряное кольцо на пальце, глядя, как отражаются в карминовых водах, и тонут, захлебываясь, золотые огни…
Вскоре он смог приступить к делу. Самому себе он напоминал ужасное двуногое, матово-белое существо с бездонными черными глазами и длинными паучьими пальцами. Руки стали более гибкими, тянущимися, как длинные лапки диковинного паука, с которого содрали хитиновый покров. Он стал двигаться куда ловчее, грациозней —, но такая грация не была у людей в чести. Он больше походил на чудовищно слепленного демона — гостя ли ночных кошмаров или таких же безумных изобретателей, как он?
«Наверху» какой-то поэт написал про древнего старика, балующегося алхимией, заключившего контракт с самим дьяволом. Старика звали Фауст. И когда Келебримбор, обрядившись в черный костюм, укрыв голову под шляпой, шел по улицам старого немногочисленного городка, одни люди настороженно оборачивались ему вслед, а другие — сторонились, точно он сошел со страниц истории мрачного средневековья.
Глядя в зеркало, он не узнавал себя. Обтянутый матовой, чуть сияющей кожей скелет, бездонные черные глаза, высокие скулы, жесткая линия губ. Зеркало было старым — пыльным, надтреснутым, а вода в умывальнике — никакой, ни теплой, ни холодной. От того было еще противнее. Он выплеснул пригоршню воды на зеркало. Струйки воды потекли по поверхности, увлекая за собой крошечные пылинки, а в отражении заплясали смутные тени. Нет, дым.
Чернильный чертов дым с надменным, ледяным голосом.
— Когда будет готово мое тело?
— Скоро, — хрипло ответил Келебримбор, не сводя взгляда с двойника в смутном отражении. Двойник смотрел пусть и устало, но с отчетливой злобой и опасным, блеском темного пламени в глазах.
…Эльф откинул легкое покрывало, обнажая миру плод своих многолетних трудов. Перед ним лежал почти-человек.
Со временем, одна трепетная женщина, увидевшая его много после, опишет его как «гнусного урода», с желтой кожей, туго обтягивающей мускулы и жилы, с блестящими черными волосами и желтыми глазами — тусклыми, ведь от духа Саурона в той тени осталось очень мало…
Келебримбор, не отрываясь, смотрел в упор в стеклянные, мутно-желтые глаза. Рот с ровным рядом белоснежных зубов медленно открывался и закрывался, пробуя силу внушительной челюсти. Что ни говори, а в своем, сотворенном хроа, Аннатар внушал куда больше доверия. Келебримбор сощурился, в его глазах сверкнул недобрый блеск.
Кольцо мучительно пульсировало на пальце, но новоявленный Франкенштейн не обращал на него внимания, с улыбкой продолжая вглядываться в болезненно-желтое лицо.
Чудище медленно повернуло к нему голову.
— Доволен ли ты теперь, Аннатар? — презрительно бросил Франкенштейн, надевая на его голову шлем с отходившими от него трубами. — Не бойся, ты не умрешь…
Когда он направил первую порцию тока, чудище дернулось, и огонь в золотых глазах на миг зажегся — только для того, чтобы на миг приподняться на локтях и растянуть губы в улыбке. Повторного пускания тока не потребовалось.
Келебримбор медленно подошел к телу — могучему, уродливому. От него отчетливо пахло жареным мясом, и немножечко — гнилью. Он с удовольствием вдыхал этот новый запах. Голова слегка кружилась, но…
Келебримбор склонился ближе и жадно провел носом по сведенной последней судорогой крепкой шее. Смоляные волосы слегка дымились.
Удивительно.
Прелестно.
Келебримбор внезапно почувствовал, как быстро крепнет его тело — наверное, все дело в серебряном кольце — предсмертном подарке Саурона, где камень сиял ровным, ласкающим сиянием. Он обнял лежащее перед ним, еще теплое тело, недавно ожившее, но теперь мертвое!
Он захохотал. Можно ли назвать это чувство счастьем, эйфорией?
О да.
И запах… такой сладкий-сладкий.
И тени…больше нет.
Его смеху насмешливо вторило эхо высоких, бесконечных стен.
— Ты мертв! Ты мертв! — Келебримбор рвал волосы, растягивая рот в счастливом оскале, раскидывая руки. Кольцо отзывалось легким пульсом в ответ.
Кровавый камень в нем бился, как сердце.
***
Во всех страшных историях, будь то жестокое убийство, насилие или издевательство самая ужасная роль достается свидетелю.
Свидетели всегда видят полную картину.
От начала…
И до самого конца.
Миссис Шелли, как истинная леди, никогда бы не призналась в своих страхах другу своего мужа, Джону Полидори, хотя свое дело здесь сыграла и возможность проиграть спор.
«Это лето выдалось серым и унылым, беспрестанно льет дождь»
Мэри аккуратно убрала дневник в стол. Около двух часов пополудни они (сама Мэри, её супруг мистер Шелли, лорд Байрон со своим врачом Полидори и компаньонка Мэри Клэр) вслух читали «Фантасмагорину, или Собрание историй о привидениях, духах, фантомах и прочих». Лорд Байрон в свойственной ему, небрежно-шутливой форме предложил каждому присутствующему написать свой мистический рассказ.
После разговора с лордом Байроном, оказавшегося человеком не самым приятным, что лишь было подтверждением его «мрачному эгоизму» сквозившему в стихах, в душе у миссис Шелли остался неприятный осадок.
Этой ночью она видела сон, где всё происходило почти наяву. Позже, в дневнике она напишет: «Мне привиделся бледный учёный, последователь оккультных наук, склонившийся над существом, которое он собирал воедино. Я увидела омерзительного фантома в человеческом обличии…»
— И кто же был этот фантом? ..
Мэри вздрогнула и повернулась. Сердце её сжималось от дурного чувства. Перед ней сидел человек — почти тот же, родом из сна, бледный ученый. На его пальце алым горело незнакомое кольцо, а глаза…
Взгляд их был полон дикого огня и сладок, как мёд.
Мэри сложила руки у сердца, трепетно смотря в сияющие, затмевающие пламя, янтарные глаза.
— Вы.
Примечания:
Мэри Шелли - автор оригинального произведения "Франкенштейн, или современный Прометей". Описаные с нею встречи с известными людьми у "озера Франкенштейна" имели место быть в реальности.
Фихтельгебирге - горы в Баварии (Верхяя Франкония)
@темы: Толкин, Первый Дом, Графоманъ